Жан Ануй - Томас Бекет [=Бекет, или Честь Божья]
Гвендолина (снова перебирает струны, нежно). Я не всегда понимаю слова своего повелителя, когда он оказывает мне милость и говорит со мной. Я знаю только, что приходит он ко мне очень поздно…
Бекет (лаская ее). Мне лишь одно и доставляет радость — приходить к тебе. Красота — одна из тех немногих вещей, которые заставляют верить в бога.
Гвендолина. Я ваша пленница. И принадлежу своему повелителю телом и душой. Такова воля божья, раз он даровал норманнам победу над моим народом. Если бы победил народ Уэльса, я вышла бы замуж по воле божьей за человека своей расы, в замке своего отца. Но бог не пожелал этого.
Бекет (мягко). Это рассуждение не хуже всякого другого, моя кошечка. Но посколько я тоже принадлежу к побежденному народу, мне порой кажется, что бог сам немного запутался в этих делах… Поиграй еще…
Гвендолина (начинает играть, неожиданно очень серьезно). Я солгала. Ты мой повелитель. Бог тут ни при чем. И если бы даже валлийцы победили, ты все равно мог бы похитить меня из замка моего отца. Я пошла бы за тобой.
Бекет внезапно встает и отходит прочь.
Гвендолина (перестает играть, тоскливо смотрит на него). Это плохо, что я так сказала? Что с моим повелителем?
Бекет (замкнуто). Ничего. Я не желаю, чтобы меня любили, я говорил тебе об этом.
Занавес приоткрывается, входит король.
Король (немного навеселе). Сын мой, ты нас покинул? А знаешь, мы были правы. Они во всем разобрались: они дерутся вилками! Решили, что очень удобно выкалывать глаза соседу. По их мнению, у вилок подходящая для этого форма… Пойди туда, сын мой, а то они их переломают…
Бекет уходит за занавес, чтобы утихомирить пирующих. Слышно, как он кричит: «Мессиры, мессиры… Нет, это вовсе не кинжалы, уверяю вас… это только для того, чтобы брать мясо… Подождите, я сейчас еще раз вам покажут..» За занавесом слышны громкие взрывы смеха.
(Останавливается около Гвендолины, разглядывает ее.) Это ты играла, пока мы там ели?
Гвендолина (склоняясь в низком поклоне) . Да, сир…
Король. Сколько у тебя талантов!.. Поднимись! (Поднимает ее и слегка поглаживает.)
Она смущенно отодвигается.
(Со злой улыбкой.) Ты боишься, мое сердечко? Ничего, скоро привыкнешь. (Поворачивается к занавесу.) Эй, Бекет! Эй, папаши, довольно жрать! Идите слушать музыку. Свое брюхо вы уже ублажили, надо подумать и о душе! Играй! Ты…
Входят Бекет и четыре барона с багровыми лицами. Гвендолина берется за виолу. Король развалился позади нее на кровати. Бароны, вздыхая, распускают пояса, садятся в кресла и постепенно начинают дремать. Бекет стоит.
Скажи ей, чтобы она спела нам что-нибудь грустное… После обеда я люблю печальную музыку, помогает пищеварению… (Икает.) Ты слишком сытно кормишь, Томас… Где ты украл своего повара?
Бекет. Я купил его, государь. Он француз.
Король. Да? И не боишься, что он тебя отравит? А сколько стоит такой французский повар?
Бекет. Хороший повар, как у меня, в одной цене с лошадью, сир.
Король (искренне возмущен). Какой позор! Какое падение нравов! Нет такого человека на свете, который стоил бы лошади. (Пауза.) А если я тебе скажу: даром ничего не дается… — ты помнишь? — и попрошу его у тебя, ты мне отдашь?
Бекет. Конечно, государь.
Король (с улыбкой, нежно поглаживает Гвендолину). Я не требую у тебя твоего повара. Я не хочу есть слишком сытно каждый день, человек от еды тупеет… (Икает.) Играй погрустнее, еще грустнее, моя кошечка… (Икает.) Прямо в глотке застряло твое жаркое из косули… Заставь ее сыграть ту жалобную песню о твоей матери, Бекет. Мне она больше всего нравится.
Бекет (замыкаясь). Я не люблю, когда поют эту песню, государь.
Король. Почему? Стыдишься, что твоя мать была сарацинкой? Дурачок! Ты ей обязан половиной своего обаяния! Поэтому-то ты гораздо цивилизованнее нас всех! А я обожаю эту песню!
Гвендолина нерешительно смотрит на Бекета; небольшая пауза.
(Неожиданно холодно.) Я приказываю, саксонец.
Бекет (сухо, Гвендолине). Пой.
Она берет несколько аккордов, между тем как король устраивается поудобнее против нее, удовлетворенно рыгая.
Гвендолина (поет).
Против басурманЧерез много странШел Жильбер геройГосподину служить,Гроб освободитьНа земле святой.
Увы! Без любви мнеНе мил белый свет.Увы! Без любви мнеСчастья в жизни нет!
Король (прерывая, повторяет последние слова). «Счастья в жизни нет!..» Ну, а дальше?
Гвендолина (поет).
Он с плеча рубил,Не жалея сил,Супостатов гнал.Но, ах, окружен,Злой стрелой сражен,Он с коня упал.
Увы! Без любви мнеНе мил белый свет.Увы! Без любви мнеСчастья в жизни нот!
Кто спасет теперь?Пойман, словно зверь,Он бредет в Алжир.Где звон кандалов,На торгах рабовТомится наш сир.
Увы! Без любви мнеНе мил белый свет.Увы! Без любви мнеСчастья в жизни нет!
Король (лаская ее, повторяет последние слова песни). «Счастья в жизни нет!»
Гвендолина (поет).
А в ночной тишиВ замке дочь пашиМучится без сна.Люб Жильбер герой,Стать его женойПоклялась она.
Увы! Без любви мнеНе мил белый свет.Увы! Без любви мнеСчастья в жизни нет!
Король (прерывая). Ты знаешь, сын мой, не могу слушать эту историю без слез!.. По виду я человек грубый, а сердце у меня нежное… Да, себя не переделаешь!.. Не могу понять, почему ты не любишь, когда поют эту песню?.. Это же чудесно, что ты — дитя любви! А я, глядя на лица моих августейших родителей, содрогаюсь при мысли, как это все у них происходило!.. Как чудесно, что твоя мать помогла твоему отцу бежать, скрываться и что она явилась в Лондон искать его — с тобой во чреве!.. Ну, пой же конец, я обожаю его!
Гвендолина (тихо доканчивает песню).
Деве дальних странВеру христианДал отец святой.Милую своюВедет к алтарюСчастливый герой.
Поет, поет сердце,Навек влюблено.Поет, поет сердце,Счастливо оно!
Король (мечтательно). И он любил ее вечно? Это не придумано в песне?
Бекет. Нет, государь.
Король (поднимается, он грустен). Забавно, что именно этот счастливый конец нагоняет на меня какую-то грусть… А ты, ты веришь в любовь?
Бекет (все так же холодно). В любовь моего отца и моей матери — да, государь.
Король подходит к баронам — они спят, сидя в креслах, и сладко храпят.
Король (проходя, дает каждому пинка ногой). Заснули, экие скоты! Стоит им расчувствоваться и сразу дрыхнут. А знаешь, мой милый саксонец, иногда мне кажется, что во всей Англии только два человека способны тонко чувствовать — ты да я. Мы умеем пользоваться вилкой, и чувства у нас обоих на редкость утонченные. Ты из меня сделал в чем-то совсем другого человека. Если ты меня любишь, найди такую девушку, которая отучила бы меня быть грубым. Надоели мне потаскушки. (Подходит к Гвендолине. Гладит ее; неожиданно.) Даром ничего не дается. Помнишь?
Бекет (побледнел. После паузы). Я ваш слуга, государь, и все, что у меня есть, принадлежит вам. Но вы мне говорили, что я, кроме того, и ваш друг.
Король. Как раз между друзьями это и принято.
Небольшая пауза.
(Злобно улыбается, поглаживая Гвендолину, застывшую от страха.) Значит, она тебе дорога? Значит, ты способен чем-то дорожить? Скажи, это так?
Бекет молчит.
(Улыбается.) Ты не можешь солгать. Я тебя знаю. И не потому, что ты боишься лжи, — уверен, что ты единственный из всех, кого я знаю, ничего не боишься, даже бога, — но тебе ненавистна ложь. Ты считаешь, что лгать не изящно. Для тебя вопрос морали — это вопрос эстетики. Прав я или нет?
